День человеческий (Аркадий Аверченко)

[Lady Jane]

2

Реклама:

Аверченко Аркадий Тимофеевич. День человеческий

[Lady Jane]

Дома
     
     Утром, когда жена еще спит, я выхожу в столовую и пью с жениной теткой чай. Тетка — глупая, толстая женщина — держит чашку, отставив далеко мизинец правой руки, что кажется ей крайне изящным и светски изнеженным жестом.
      — Как вы нынче спали? — спрашивает тетка, желая отвлечь мое внимание от десятого сдобного сухаря, который она втаптывает ложкой в противный жидкий чай.
      — Прекрасно. Вы всю ночь мне грезились.
      — Ах ты господи! Я серьезно вас спрашиваю, а вы все со своими неуместными шутками.
     Я задумчиво смотрю в ее круглое обвислое лицо.
      — Хорошо. Будем говорить серьезно... Вас действительно интересует, как я спал эту ночь? Для чего это вам? Если я скажу, что спалось неважно — вас это опечалит и угнетет на весь день? А если я хорошо проспал — ликованию и душевной радости вашей не будет пределов?.. Сегодняшний день покажется вам праздником, и все предметы будут окрашены отблеском веселого солнца и удовлетворенного сердца?
     Она обиженно отталкивает от себя чашку.
      — Я вас не понимаю...
      — Вот это сказано хорошо, искренне. Конечно, вы меня не понимаете... Ей-Богу, лично против вас я ничего не имею... простая вы, обыкновенная тетка... Но когда вам нечего говорить — сидите молча. Это так просто. Ведь вы спросили меня о прошедшей ночи без всякой надобности, даже без пустого любопытства... И если бы я ответил вам: «Благодарю вас, хорошо», — вы стали бы мучительно выискивать предлог для дальнейшей фразы. Вы спросили бы: «А Женя еще спит?» — хотя вы прекрасно знаете, что она спит, ибо она спит так каждый день и выходит к чаю в двенадцать часов, что вам, конечно, тоже известно...
     Мы сидим долго-долго и оба молчим.
     Но ей трудно молчать. Хотя она обижена, но я вижу, как под ее толстым красным лбом ворочается тяжелая, беспомощная, неуклюжая мысль: что бы сказать еще?
      — Дни теперь стали прибавляться, — говорит наконец она, смотря в окно.
      — Что вы говорите?! Вот так штука. Скажите, вы намерены опубликовать это редкое наблюдение, еще неизвестное людям науки, или вы просто хотели заботливо предупредить меня об этом, чтобы я в дальнейшем знал, как поступать?
     Она вскакивает на ноги и шумно отодвигает стул.
      — Вы тяжелый грубиян, и больше ничего.
      — Ну как же так — и больше ничего... У меня есть еще другие достоинства и недостатки... Да я и не грубиян вовсе. Зачем вы сочли необходимым сообщить мне, что дни прибавляются? Все, вплоть до маленьких детей, хорошо знают об этом. Оно и по часам видно, и по календарю, и по лампам, которые зажигаются позднее.
     Тетка плачет, тряся жирным плечом.
     Я одеваюсь и выхожу из дому.

[Lady Jane]

На улице
     
     Навстречу мне озабоченно и быстро шагает чиновник Хрякин, торопящийся на службу.
     Увидев меня, он расплывается в изумленной улыбке (мы встречаемся с ним каждый день), быстро сует мне руку, бросает на ходу:
      — Как поживаете, что поделываете?
     И делает движение устремиться дальше. Но я задерживаю его руку в своей, делаю серьезное лицо и говорю:
      — Как поживаю? Да вот я вам сейчас расскажу... Хотя особенного в моей жизни за это время ничего не случилось, но есть все же некоторые факты, которые вас должны заинтересовать... Позавчера я простудился, думал, что-нибудь серьезное — оказывается, пустяки... Поставил термометр, а он...
     Чиновник Хрякин тихонько дергает свою руку, думая освободиться, но я сжимаю ее и продолжаю монотонно, с расстановкой, смакуя каждое слово:
      — Да... Так о чем я, бишь, говорил... Беру зеркало, смотрю в горло — красноты нет... Думаю, пустяки — можно пойти гулять. Выхожу... Выхожу это я, вижу, почтальон повестку несет. Что за шум, думаю... От кого бы это? И можете вообразить...
      — Извините, — страдальчески говорит Хрякин, — мне нужно спешить...
      — Нет, ведь вы же заинтересовались, что я поделываю. А поделываю я вот что... Да. На чем я остановился? Ах, да... Что поделываю? Еду я вчера к Кокуркину, справиться насчет любительского спектакля — встречаю Марью Потаповну. «Приезжайте, — говорит, — завтра к нам...»
     Хрякин делает нечеловеческое усилие, вырывает из моей руки свою, долго трясет слипшимися пальцами и бежит куда-то вдаль, толкая прохожих...
     Я рассеянно иду по тротуару и через минуту натыкаюсь на другого знакомого — Игнашкина.
     Игнашкин никуда не спешит.
      — Здравствуйте. Что новенького?
      — А как же, — говорю, вздыхая. — Везувий вчера провалился. Читали?
      — Да? Вот так штука. А я вчера в клубе был, семь рублей выиграл. Курите?
      — Нет, не курю.
      — Счастливый человек. Деньги все собираете?
      — Нет, так.
      — По этому поводу существует...
      — Хорошо! Знаю. Один другому говорит: «Если бы вы не курили, а откладывали эти деньги, был бы у вас свой домик». А тот его спрашивает: «А вы курите?» — «Нет». — «Значит, есть домик?» — «Нет». — «Ха-ха!» Да?
      — Да, я именно этот анекдот и хотел рассказать. Откуда вы догадались?..
     Я его перебиваю:
      — Как поживаете?
      — Ничего себе. Вы как?
      — Спасибо. До свидания. Заходите.
      — Зайду. До свиданья. Спасибо.
     Я смотрю с отвращением на его спокойное, дремлющее лицо и говорю:
      — А вы счастливый человек, чтоб вас черти побрали!
      — Почему — черти побрали?
      — Такой анекдот есть. До свиданья. Заходите.
      — Спасибо, зайду. Кстати, знаете новый армянский анекдот?
      — Знаю, знаю, очень смешно. До свиданья, до свиданья.

[Lady Jane]

Перед лицом смерти
     
     В этот день я был на поминальном обеде.
     Стол был уставлен бутылками, тарелочками с колбасой, разложенной звездочками, и икрой, размазанной по тарелке так, чтобы ее казалось больше, чем на самом деле.
     Ко мне подошла вдова, прижимая ко рту платок.
      — Слышали? Какое у меня несчастие-то... Конечно, я слышал... Иначе бы я здесь не был и не молился бы, когда отпевали покойника.
      — Да, да...
     Я хочу спросить долго ли мучился покойник, и указать вдове на то полное риска и опасности обстоятельство, что все мы под Богом ходим, но вместо этого говорю:
      — Зачем вы держите платок у рта? Ведь слезы текут не оттуда, а из глаз?
     Она внимательно смотрит на меня и вдруг спохватывается:
      — Водочки? Колбаски? Помяните дорогого покойника.
     И сотрясается от рыданий...
     Дама в лиловом тоже плачет и говорит ей:
      — Не надо так! Пожалейте себя... Успокойтесь.
      — Нет!!! Не успо-о-о-коюсь!! Что ты сделал со мной, Иван Семеныч?!
      — А что он с вами сделал? — с любопытством осведомляюсь я.
      — Умер!
      — Да, — вздыхает сивый старик в грязном сюртуке. — Юдоль. Жил, жил человек да и помер.
      — А вы чего бы хотели? — сумрачно спрашиваю я.
      — То есть? — недоумевает сивый старик.
      — Да так... Вот вы говорите — жил, жил да и помер! Не хотели ли вы, чтобы он жил, жил да и превратился в евнуха при султанском дворе... или в корову из молочной фермы?
     Старик неожиданно начинает смеяться полузадушенным дробненьким смешком.
     Я догадываюсь: очевидно, его пригласили из милости, очевидно, он считает меня одним из распорядителей похорон и, очевидно, боится, чтобы я его не прогнал.
     Я одобряюще жму его мокрую руку. Толстый господин утирает слезы (сейчас он отправил в рот кусок ветчины с горчицей) и спрашивает:
      — А сколько дорогому покойнику было лет?
      — Шестьдесят.
      — Боже! — качает головой толстяк. — Жить бы ему еще да жить.
     Эта классическая фраза рождает еще три классические фразы:
      — Бог дал — Бог и взял! — профессиональным тоном заявляет лохматый священник.
      — Все под Богом ходим, — говорит лиловая женщина.
      — Как это говорится: все там будем, — шумно вздыхая, соглашаются два гостя сразу.
      — Именно — «как это говорится», — соглашаюсь я. — А я, в сущности, завидую Ивану Семенычу!
      — Да, — вздыхает толстяк. — Он уже там!
      — Ну, там ли он — это еще вопрос... Но он не слышит всего того, что приходится слышать нам.
     Толстяк неожиданно наклоняется к моему уху:
      — Он и при жизни мало слышал... Дуралей был преестественный. Не замечал даже, что жена его со всеми приказчиками, тово... Слышали?
     Так мы, глупые, пошлые люди, хоронили нашего товарища — глупого, пошлого человека.

[Lady Jane]

Веселье
     
     В этот день я, кроме всего, и веселился: попал на вечеринку к Кармалеевым.
     Семь человек окружали бледную, истощенную несбыточными мечтами барышню и настойчиво наступали на нее.
      — Да спойте!
      — Право же, не могу...
      — Да спойте!
      — Уверяю вас, я не в голосе сегодня!
      — Да спойте!
      — Я не люблю, господа, заставлять себя просить, но...
      — Да спойте!
      — Говорю же — я не в голосе...
      — Да ничего! Да спойте!
     
      — Что уж с вами делать, — засмеялась барышня. — Придется спеть.
     Сколько в жизни ненужного: сначала можно было подумать, что просившие очень хотели барышниного пения, а она не хотела петь... На самом же деле было наоборот: никто не добивался ее пения, а она безумно, истерически хотела спеть своим скверным голосом плохой романс. Этим и кончилось.
     Когда она пела, все шептались и пересмеивались, но на последней ноте притихли и сделали вид, что поражены ее талантом настолько, что забыли даже зааплодировать.
     «Сейчас, — подумал я, — все опомнятся и будут аплодировать, приговаривая: «Прелестно! Ах, как вы, душечка, поете...»
     Я воспользовался минутой предварительного оцепенения, побарабанил пальцами по столу и задушевным голосом сказал:
      — Да-а... Неважно, неважно. Слабовато. Вы действительно, вероятно, не в голосе.
     Все ахнули. Я встал, пошел в другую комнату и наткнулся там на другую барышню. Лицо у нее было красивое, умное, и это был единственный человек, с которым я отдохнул.
      — Давайте поболтаем, — предложил я, садясь. — Вы умная и на многое не обидитесь. Сколько здесь вас, барышень?
     Она посмотрела на меня смеющимся взглядом:
      — Шесть штук.
      — И все хотят замуж?
      — Безумно.
      — И все в разговоре заявляют, что никогда, никогда не выйдут замуж?
      — А то как же... Все.
      — И обирать будут мужей и изменять им — все?
      — Если есть темперамент — изменят, нет его — только обдерут мужа.
      — И вы тоже такая?
      — И я.
     В комнате никого, кроме нас, не было. Я обнял милую барышню крепко, и благодарно поцеловал ее, и ушел от Кармалеевых немного успокоенный.

[Lady Jane]

Перед сном
     
     Дома жена встретила меня слезами:
      — Зачем ты обидел тетку утром?
      — А зачем она разговаривает?!
      — Нельзя же все время молчать...
      — Можно. Если сказать нечего.
      — Она старая. Старость нужно уважать.
      — У нас есть старый ковер. Ты велишь прислуге каждый день выбивать палкой из него пыль. Позволь мне это сделать с теткой. Оба старые, оба глупы, оба пыльные.
     Жена плачет, и день мой заканчивается последней, самой классической фразой:
      — Все вы, мужчины, одинаковы.
     Ложусь спать.
      — Бог! Хотя ты пожалей человека и пошли ему хороших-хороших, светлых-светлых снов!..

[Lady Jane]

Пойду, пожалуй, забудусь сном, ну а всем приятного чтения и хорошего настроения!

[БеняКрик]

, ну а всем приятного чтения и хорошего настроения!

[tatsli]

Lady Jane, спасибо!

[Арси]

Вам не кажется, что стены сегодня перпендикулярны друг другу? -- Эрик Берн, Игры, в которые играют люди. чёт навеяло ))

[Флёр]

Джейн, добрый вечер! Спасибо за подарок новогодний!

[Lady Jane]

Вам не кажется, что стены сегодня перпендикулярны друг другу? -- Эрик Берн, Игры, в которые играют люди. чёт навеяло ))

Ох уж эти неловкие паузы, которые многие люди стремятся заполнить всякой ерундой, лишь бы не молчать и не чувствовать себя неловко. А если ответишь, как герой рассказа тетке, так тоже обзовут всяко-разно, почем, зря, а к вечеру еще и на тебя нажалуются в стиле "зачем тетку обидел"  Вот и приходится часто говорить что-то в духе: "Как Вы верно заметили, сегодня стены перпендикулярнее, чем обычно, какой и вас зоркий глаз и проницательный ум"  Но в вирте у меня бывают срывы с наезженной колеи стереотипного поддержания дурацкого и никому ненужного разговора, так тут же в дурном воспитании, как правду говорить начинаешь, обвиняют и жалуются друг другу  годами, ладно жалуются и сплетничают, так еще и клеветать для оправдания своих дурацких действий откровенно начинают. Ну на фиг

[Lady Jane]

Джейн, добрый вечер! Спасибо за подарок новогодний!

Добрый вечер, Флер. Всегда пожалуйста 

[Lady Jane]

Lady Jane, спасибо!